01.09.2013 в 01:38
Пишет энтони лашден:sk
URL записиМы с А. сидели в Художественном музее, и она дергала рукав, слушая мою отповедь о том, что если вовремя не опомнится, кровь засыхает твердой пленкой, и потом приходится заново раздирать под водой порезы, чтобы смыть сукровицу.
- А почему... - А. сглатывает, переводит взгляд в сторону, - а почему ты не позвонил мне? Я бы сказала тебе, что ты делаешь глупость.
А я смотрю на руку А.: глубокий шрам от локтя к запястью, - и почему-то не особенно верю ее словам. Я не пытаюсь поставить под сомнение ее дружеское участие, но я в полной мере сознаю, что если бы я позвонил ей и сказал: "Дорогая, сегодня я решился добраться до своей сути, спрятанной под кожей", она бы замолчала, а потом спросила: "И как?"
Боль не получается остановить одним телефонным звонком, одной фразой, смской после часа ночи. Как если твое тело разорвало на тысячу частей, маленький пластырь с динозавриками не собирает тебя обратно.
Когда А. рассказала мне о том, как она получила эту почетную ленту "За отвагу", мы были знакомы два года и она была в одном шаге от того, чтобы назвать в честь меня свою кошку. Мы были близки; А. сидела напротив меня и, закрыв лицо, улыбаясь, рассказывала мне, что однажды она пришла домой и подумала, что будет совсем неплохо вырезать себе вены. Куда лучше, чем смотреть "Пусть говорят", куда лучше, чем идти на кухню и пялится в холодильник, надеясь, что внутри него найдется смысл жизни. Вырезать себе вены показалось отличной перспективой для пятничного вечера - стильно, модно, экзистенциально.
А. улыбалась очень широко - я отлично помню, как уголки ее губ расходятся в стороны, и ее улыбка почему-то кажется мне гримасой боли - и говорит: "Я взяла нож для бумаги, которым обычно открывала конверты, и воткнула его в руку. И просто потянула его".
А. не собиралась умирать. А., зажавшись передо мной, сцепив в замок пальцы, кусала свои губы и говорила, что она сидела несколько часов, пока кровь текла по столу, и думала только о том, что мама будет очень огорчена тем, что А. испортила бельгийский ковер. Мама пришла с работы, мама перебинтовала А. руку. После этого предполагалось, что А. заживет счастливо, попытается выйти замуж, но А. ограничилась исключительно тем, что начала выходить из квартиры.
Большой прогресс для А. - слабое утешение для ее мамы.
Во всем этом процессе самым важным было причинить себе боль, перенести страдания в осязаемую форму: я ненавижу себя и ненавижу то, насколько мне плохо, - увидеть, что вот она ты, истекаешь кровью, вот посмотри, это твои ноги, правда, теперь они больше напоминают лохмотья, а это твой бок, хотя теперь так сразу и не скажешь, а вот - не отворачивайся, дорогая, когда-то это было твоими руками. И вот ты стоишь напротив прямого отражения того, насколько ты нуждаешься в помощи, и зажимаешь рот, чтобы случайно не закричать, потому что тебя жаль себя, тебе жаль свое тело, тебе жаль, что приходится все это выносить, и больше всего тебе жаль, что ты не можешь этого вынести, потому что ты слабая. Ты очень слабая. Ты слабая и тебе нужна помощь. Ты слабая, тебе нужна помощь и тебе стоит ненавидеть себя за это.
И эта удивительная догадка заслуживает еще нескольких порезов.
Потому что быть слабой - плохо.
Показывать, что ты испытываешь боль, - плохо.
Просить о помощи - плохо.
Демонстрировать эмоции - плохо.
Переживать - плохо.
Ты плохая, милочка.
Сходи и уничтожь себя, никто не будет играть с тобой во дворе и не позовет танцевать на дискотеке.
the harder the better
- А почему... - А. сглатывает, переводит взгляд в сторону, - а почему ты не позвонил мне? Я бы сказала тебе, что ты делаешь глупость.
А я смотрю на руку А.: глубокий шрам от локтя к запястью, - и почему-то не особенно верю ее словам. Я не пытаюсь поставить под сомнение ее дружеское участие, но я в полной мере сознаю, что если бы я позвонил ей и сказал: "Дорогая, сегодня я решился добраться до своей сути, спрятанной под кожей", она бы замолчала, а потом спросила: "И как?"
Боль не получается остановить одним телефонным звонком, одной фразой, смской после часа ночи. Как если твое тело разорвало на тысячу частей, маленький пластырь с динозавриками не собирает тебя обратно.
Когда А. рассказала мне о том, как она получила эту почетную ленту "За отвагу", мы были знакомы два года и она была в одном шаге от того, чтобы назвать в честь меня свою кошку. Мы были близки; А. сидела напротив меня и, закрыв лицо, улыбаясь, рассказывала мне, что однажды она пришла домой и подумала, что будет совсем неплохо вырезать себе вены. Куда лучше, чем смотреть "Пусть говорят", куда лучше, чем идти на кухню и пялится в холодильник, надеясь, что внутри него найдется смысл жизни. Вырезать себе вены показалось отличной перспективой для пятничного вечера - стильно, модно, экзистенциально.
А. улыбалась очень широко - я отлично помню, как уголки ее губ расходятся в стороны, и ее улыбка почему-то кажется мне гримасой боли - и говорит: "Я взяла нож для бумаги, которым обычно открывала конверты, и воткнула его в руку. И просто потянула его".
А. не собиралась умирать. А., зажавшись передо мной, сцепив в замок пальцы, кусала свои губы и говорила, что она сидела несколько часов, пока кровь текла по столу, и думала только о том, что мама будет очень огорчена тем, что А. испортила бельгийский ковер. Мама пришла с работы, мама перебинтовала А. руку. После этого предполагалось, что А. заживет счастливо, попытается выйти замуж, но А. ограничилась исключительно тем, что начала выходить из квартиры.
Большой прогресс для А. - слабое утешение для ее мамы.
Во всем этом процессе самым важным было причинить себе боль, перенести страдания в осязаемую форму: я ненавижу себя и ненавижу то, насколько мне плохо, - увидеть, что вот она ты, истекаешь кровью, вот посмотри, это твои ноги, правда, теперь они больше напоминают лохмотья, а это твой бок, хотя теперь так сразу и не скажешь, а вот - не отворачивайся, дорогая, когда-то это было твоими руками. И вот ты стоишь напротив прямого отражения того, насколько ты нуждаешься в помощи, и зажимаешь рот, чтобы случайно не закричать, потому что тебя жаль себя, тебе жаль свое тело, тебе жаль, что приходится все это выносить, и больше всего тебе жаль, что ты не можешь этого вынести, потому что ты слабая. Ты очень слабая. Ты слабая и тебе нужна помощь. Ты слабая, тебе нужна помощь и тебе стоит ненавидеть себя за это.
И эта удивительная догадка заслуживает еще нескольких порезов.
Потому что быть слабой - плохо.
Показывать, что ты испытываешь боль, - плохо.
Просить о помощи - плохо.
Демонстрировать эмоции - плохо.
Переживать - плохо.
Ты плохая, милочка.
Сходи и уничтожь себя, никто не будет играть с тобой во дворе и не позовет танцевать на дискотеке.
the harder the better